Скрытый текст

Оленевод Кундагаев вбежал в чум:

— Срочно собирайтесь, однако! Солдаты едут! Шибко-шибко!

Но сбежать Кундагаевы не успели. Из подъехавших машин выпрыгивали бойцы ОМОНа и Национальной гвардии. Они шли по стойбищу, выгоняли из чумов людей, сгоняли их в кучу. Злобные овчарки рвались из рук конвоиров и пытались броситься на людей. Когда был найден и отловлен последний житель, людей погнали вперед.

— К железнодорожной станции ведут, однако, — подумал Кундагаев. Увозить будут. Депортация!

Родное стойбище Кундагаево было не единственным, куда нагрянула беда. Над Чукоткой и Бурятией, Эвенкией и Корякией, Якутией и Камчаткой стояли плачь и стоны. На станциях забивали людьми бесконечные эшелоны.

— Куда везут? Скажи, начальник, моя очень-очень просить – Кундагаев умоляюще смотрел на солдата.

— В Крым, — сказал сержант и тяжелая дверь товарного вагона с грохотом закрыла солнце

Крым! Не была слова страшнее. Страна, где никогда не бывает снега, не бегают олешки, не растет сладкий ягель, а в море не водятся моржи и тюлени. Дети Кундангаева подавленно молчали, жена тихо плакала:

— Мы не сможем там жить. У нас нет летней одежды, у меня нет бикини. Мы умрем там.

Вот за забранными решетками окнами вагона промелькнули Тында и Красноангарск, Красноярск и Новосибирск, Омск и Тюмень. На 15-е сутки эшелон подошел к Керченскому мосту. Люди со страхом смотрели вперед — до сих пор в сердцах у них теплилась надежда: может все же их везут не в Крым, а на Таймыр или в крайнем случае в Карелию…

Стук колес похоронил их надежды. И как только первый вагон съехал с моста на крымскую землю, над эшелоном пронесся дикий крик горя и безнадежности. Они в Крыму!

В Керчи шла сортировка.

— Тааак, — офицер внимательно разглядывал документы, — Кундагаев значит? Жена, трое детей. Местом поселения для вас определена Феодосия.

— Начальника! Нельзя Феодосия. Джанкой давай, Симферополь, Бахчисарай.

— Феодосия не нравится? – с ядовитой улыбкой спросил офицер. — Может, ты в Ялту хочешь?

Кундагаев побледнел. Одно название этого города вызывало ужас.

— Не надо Ялта! Не надо! Феодосия давай.

Кундагаев с семьей стояли на берегу и смотрели на синюю гладь моря. Ноги жгли раскаленные камни, кожа на оголенной спине покрывалась волдырями ожогов. Он подошел к воде и положил руку на камень, надеясь почувствовать холодную ласку воды. Волна накрыла его ладонь и Кундагаев со стоном отдернул ее – вода оказалась предательски теплой.

— Боже мой, — шептала жена, — разве тут можно жить?

— Привыкай, — обреченно ответил ей Кундагаев, — теперь мы крымчане.